Как будет работать ГБР. Интервью с главой службы
Прокурор Роман Труба по результатам конкурса был назначен директором Государственного бюро расследований. Бюро будет заниматься расследованиями в отношении преступлений, совершенных высшими должностными лицами (госслужащими I-III рангов, судьями, правоохранителями), в том числе сотрудниками и руководителями антикоррупционных органов.
Журнал Корреспондент спросил директора ГБР, — как он собирается доводить громкие дела до суда и какие аргументы нужны, чтобы судьи выносили по ним правосудные решения
У общества есть определенные ожидания в связи с созданием и запуском работы ГБР, а на что мы можем рассчитывать в наших условиях? В тех же законах заложена та реальность, в которой бюро будет находиться, — чего нам ждать в итоге?
— Главное ожидание общества — начало расследований не просто сегодня, а еще вчера. Однако следует исходить из реалий, которые есть, — мы начинаем с чистого листа. При этом мы должны создать орган, который будет соответствовать лучшим практикам, реализованным в аналогичных структурах развитых стран. Сегодня перед нами ряд задач. Это и законодательное решение тех или иных вопросов, связанных с запуском работы Государственного бюро расследований, это и вопросы материально-технического обеспечения. Поэтому на формирование уйдет определенное время. Думаю, что заявить о начале расследований во второй половине 2018 года будет правильно.
Для чего понадобилось создавать ГБР? Скажем, расследованием тяжких преступлений занималась Генпрокуратура — для чего потребовалось формировать новую структуру?
— Дело в том, что практически ни в одной из развитых стран нет такого, чтобы в структуре органов прокуратуры были органы предварительного следствия. Как правило, прокуратура осуществляет процессуальное руководство и поддержание государственного обвинения. А следствие не находится в ее подчинении. Именно из этих соображений исходили законодатели, когда принимали закон о ГБР. Нынешняя конфигурация исключает сосредоточение в одних руках слишком широкого круга полномочий по расследованию дел.
Не забывайте, что мы будем расследовать дела, в которых будут задействованы топ-чиновники.
Вы упомянули о надзоре за следствием. А кто будет надзирать за ГБР?
— В любом случае — это полномочия прокуратуры.
Генеральной?
— Конечно. И здесь мы не можем говорить о том, что мы будем полностью независимы в процессуальном смысле от прокуратуры.
Что будет в переходный период? Когда, скажем, Генпрокуратура уже не сможет вести какие-то дела, а ваша структура еще не сможет?
— Ответ я бы разделил на две части. Первая — это те уголовные производства, которые зарегистрированы прокуратурой до 20 ноября. Законодатель четко регулирует этот вопрос и говорит о том, что эти дела продолжает расследовать прокуратура, но не более двух лет до момента окончания расследования. То есть здесь коллизии нет.
Вторая часть — уголовные производства, которые должны регистрироваться и расследоваться уже Государственным бюро расследований. Генеральная прокуратура также урегулировала этот вопрос. Эти дела будут расследовать Национальная полиция или СБУ, а процессуальное руководство будут осуществлять работники прокуратуры.
С началом работы ГБР такие уголовные производства будут вести следователи бюро.
Чтобы мы быстрее смогли начать работу, расследования, нам нужна поддержка. Я рассчитываю на содействие Кабинета Министров в финансировании и материально-техническом обеспечении бюро. Также правительство должно подать законопроекты, которые призваны устранить коллизию в нынешнем законодательстве в отношении ГБР. Рассчитываю на понимание народных депутатов, которые найдут политическую волю проголосовать за данные законопроекты. И, конечно, на понимание общества, которое возьмет паузу и, пока ГБР не начнет работать, не будет нас сильно критиковать.
Если говорить о структуре бюро, о его функциях, понятно, что там будут аналитики. А будут ли у бюро «мускулы»? То есть какой-то силовой блок, который сможет защищать следователей в случае угрозы, заниматься преодолением силового сопротивления действиям сотрудников бюро?
— «Мускулы» в бюро предусмотрены. Структура ГБР состоит из центрального аппарата, территориальных управлений, специальных подразделений, а также учебных заведений и научно-исследовательских учреждений. В структуру центрального аппарата и территориальных управлений будут входить следственные, оперативные и другие подразделения. Это все есть в действующем законе, принятом в 2015 году.
В настоящее время еще не ликвидированы пробелы в законодательстве, связанные с оперативным блоком. Нужно будет вносить изменения в закон об оперативно-розыскной деятельности и предоставлять такие функции ГБР. В законе о ГБР они предусмотрены, а вот в законе об оперативно-розыскной деятельности их пока нет.
Если говорить о подследственности дел, то, с одной стороны, бюро может пересекаться с такими органами как НАБУ. А с другой — с органом, которого еще нет, но который планируется создать, — с Национальным бюро финансовой безопасности. Проект НБФБ презентовали 1 декабря. Как будет складываться взаимодействие между этими структурами, ведь в каком-то смысле они занимаются примерно одним и тем же кругом лиц и плотно взаимосвязанными правонарушениями?
— Действительно, в настоящее время много разговоров по поводу создания нового органа, который будет заниматься финансовыми расследованиями. На мой взгляд, законодатель должен урегулировать этот вопрос так, чтобы полномочия НБФБ не пересекались с другими органами.
По поводу НАБУ закон четко определяет полномочия этого органа — раскрытие коррупционных правонарушений. Все остальные преступления, соответственно, должно расследовать ГБР.
С противоречиями разобрались, а возможно ли сотрудничество? Обмен информацией? Потому что, если есть какая-то системная преступность на высоком уровне, то там есть все — и коррупция, и статьи, что подследственны ГБР, и легализация средств, полученных в результате этих преступлений. Я почему спрашиваю — когда образовывались НАПК и НАБУ, все ожидали, что они будут работать в тесном взаимодействии. Но сегодня мы видим совершенно иную картину. Эти уроки как-то будут учтены, вы их анализировали? Можем ли мы надеяться, что все это будет реально работать, а не входить в клинч? Что для этого нужно?
— Полномочия каждого органа прописаны в законодательстве — просто нужно их соблюдать, и тогда отпадут все остальные вопросы.
Любой опыт нужно анализировать. В конце концов, каждый из данных органов борется с преступностью.
В чем вы видите, скажем, источники своей политической незаангажированности? Что может гарантировать вас от давления, возможно, от попытки какого-либо влияния на вас?
— Профессиональные амбиции — ты или сделаешь что-то важное, или останешься никем, очередным винтиком в системе. Кто хочет быть винтиком?
Сильная, мотивированная и профессиональная команда — залог нашего успеха. Здоровые профессиональные амбиции каждого работника приведут к тому, что именно ГБР станет политически беспристрастным, самостоятельным и независимым органом. Со своей стороны я сделаю все возможное, чтобы сформировать такую команду, а также дать ей в руки все современные методики расследований. Мы изучим международный опыт. Профессионалы смогут избежать в своей работе каких-либо нарушений законодательства, которые бы вызывали негативную реакцию общества.
Вы упомянули об иностранном опыте. На какие примеры и лучшие практики ориентируетесь?
— СМИ сравнивают ГБР с ФБР. Я думаю, это неплохой образ. И дело не только в сходстве названий. Но и в фокусировании на профессионализме, применении новых методов, использовании современных технологий. Я хочу сформировать сильный аналитический департамент. И, конечно, исключить все внешние влияния на ход расследования. Именно такие подходы будут использованы в работе Государственного бюро расследований.
Вы используете непосредственно их опыт? Планируете привлекать советников оттуда?
— Мы изучаем разные возможности сотрудничества с международными партнерами.
Вы говорили, что важная составляющая — это финансирование, материальное обеспечение новой структуры. Все нормально в этом смысле в Госбюджете на 2018 год?
— При первом чтении в законе о госбюджете предусмотрено 650 млн грн, для сравнения: это на 100 млн грн меньше, чем для НАБУ. Хотя Антикоррупционное бюро уже прошло этап запуска, а нам это только предстоит — со всеми неизбежными стартовыми расходами.
Рассчитываете ли на помощь иностранных доноров?
— Точно не откажемся. Мы будем пытаться найти правильные пути решения этого вопроса и постараемся с ними установить сотрудничество.
Закон о ГБР был принят два года назад, многое с той поры изменилось. Что нужно в нем менять, чтобы бюро соответствовало нынешним реалиям?
— Мы проанализировали законодательную базу и инициируем внесение изменений в законодательство, а именно: в Закон О Государственном бюро расследований, в Закон Об оперативно-розыскной деятельности и в Криминальный процессуальный кодекс. Например, усовершенствование процедуры отбора кадров для быстрого старта работы ГБР.
Откуда вы планируете брать кадры? И главное — как?
— Закон О Государственном бюро расследований предусматривает прием на работу только по результатам конкурсов.
Даже оперативников? Тех, кто будет работать, возможно, непублично, под прикрытием и т. п.?
— Это один из тех вопросов, который необходимо решить, так как в законе предусмотрен только конкурсный отбор.
Кроме того, на переходный период установлен так называемый квотный режим — нормы для первоочередного приема на работу через конкурс следственных и оперативных работников из правоохранительных органов, так как у них уже есть определенный практический опыт.
Чем будут мотивированы эти люди кроме профессиональных амбиций — материально, прежде всего, сколько они будут зарабатывать?
— Действующим законодательством предусмотрены зарплаты, которые должны получать следователь, начальник территориального управления, начальник структурного подразделения в центральном аппарате, а также руководство. Ставки привязаны к минимальному прожиточному минимуму. Для следователя бюро установлена ставка 20 прожиточных минимумов, что будет равняться с 2018 года примерно 34 тыс. грн. Руководство, а именно директор, будет получать где-то 51 тыс. грн. Конечно, по сравнению с другими новыми правоохранительными органами, это не очень много. Это проблема, так как специалисты бюро будут расследовать преступления топ-чиновников, — они должны быть готовыми к рискам и понимать, что государство ценит их работу и гарантирует финансовое обеспечения. Это конкуренция, хорошие специалисты должны иметь соответствующий уровень оплаты.
Этот вопрос нужно обсуждать в обществе.
Уже понятно, каким будет штатное расписание, количество работающих по системе в Украине в целом?
— Да, это прописано в законе про ГБР — до 1.500 человек, включая сотрудников центрального аппарата и территориальных управлений.
Ваши заместители — госпожа Варченко и господин Буряк, вы были знакомы с ними ранее? Вы знаете их вообще?
— С первым заместителем [Ольга Варченко] я познакомился неделю назад во время ее представления и подписания приказа о назначении на должность. С Александром Буряком работали в прокуратуре Львовской области, однако в силу полномочий мы не пересекались. Он возглавлял одно структурное подразделение, я — другое. Не более того.
То есть вы все трое будете сейчас устанавливать с нуля рабочие отношения между собой?
— Думаю, методологически, в профессиональном плане, мы довольно близки, все прошли конкурсный отбор. Уверен, у нас разногласий не будет возникать.
Что вы считаете самыми большими своими достижениями в предшествующей карьере?
— Мой профессиональный путь можно разделить на несколько этапов. Я начинал работу в районной прокуратуре. Был руководителем структурного подразделения следственного отдела областной прокуратуры, прокурором района, а также начальником следственного управления Генеральной прокуратуры.
Когда работал в прокуратуре района, то приходилось заниматься, например, расследованием убийств — это была основная категория дел в то время.
Позже, в период работы в прокуратуре города и области (2002-2011), в моем производстве в основном находились дела коррупционного характера (взяточничество). Тогда расследовал уголовные дела в отношении руководителей Львовской таможни, руководителя государственного земельного кадастра, правоохранителей. Все дела получили логическое завершение: они были направлены в суд, и по ним были вынесены обвинительные приговоры. Сумма взяток, несмотря на то что это региональный уровень, измерялась в те годы десятками тысяч долларов.
Также после первого Майдана я расследовал уголовные дела, связанные с нарушением избирательного законодательства. Специфика заключалась в том, что в то время не было методики расследования подобных преступлений. До того момента вообще считалось, что нарушений избирательного законодательства просто не может быть в принципе. Тем не менее эти дела были направлены в суд и по ним есть приговоры.
И, конечно, отдельная категория — это дела, начатые в 2014 году. Все они связаны с окружением бывшего президента Януковича, в том числе с хищением средств преступной властью. Тогда требовалось срочное реагирование, чтобы были внесены сведения об уголовных правонарушениях в отношении всех лиц, причастных к совершению преступлений, в том числе для того, чтобы наложить арест на их средства.
Наверное, это один из самых сложных периодов моей карьеры. Нужно было срочно формировать коллектив следователей, поскольку в этот период в Генеральной прокуратуре было только два отдела по 14 человек. Они должны были максимально быстро расследовать уголовные производства, аналогов которых не было в мире.
Хотел бы отметить, что именно те средства, на которые мы наложили арест (а это более $1,5 млрд), уже в дальнейшем, в 2016-2017 годах, были конфискованы в доход государства.
Тут вы коснулись едва ли не самого главного пункта. Общество ожидает, что громкие дела должны доходить до суда и по ним должны выноситься правосудные решения. К сожалению, сейчас по многим ситуациям они доходят до суда, а затем рассыпаются. На ваш взгляд, что нужно делать, чтобы дела по реально совершенным преступлениям все же не рассыпались?
— В первую очередь должен быть профессиональный подход в работе следователей. Если будет собрано достаточно доказательств и в соответствии с требованиями законодательства, если доказательства будут неоспоримые — я уверен, что ни один судья не сможет вынести незаконное решение.
Многие жалуются на уголовный процессуальный кодекс «имени Андрея Портнова». Насколько он препятствует (препятствовал) следствию и вынесению правосудных приговоров? Как вы охарактеризуете те изменения в кодексах, которые были опубликованы буквально в конце ноября?
— Любые изменения, которые происходят, сначала вызывают определенное сопротивление, создают, возможно, дискомфорт. Я помню 2012 год, когда вступал в действие данный кодекс, как на первых порах было сложно работникам прокуратуры привыкнуть к нему.
При этом очень много в кодексе прописано норм, излишне формализующих работу следователя, не позволяющих ему оперативно реагировать на те или иные обстоятельства. Мы будем выступать с инициативой о предоставлении следователям большей процессуальной самостоятельности.
Прокомментируйте, пожалуйста, вашу работу в прокуратуре в период Майдана 2013-2014 годов?
— Когда начался Майдан, я работал прокурором района, расположенного вокруг Львова. На его территории находится автодорога международного значения Киев — Чоп. В начале ноября мне позвонили сотрудники милиции, которые сообщили о том, что дорога перекрыта и там создался транспортный коллапс. Я принял решение о регистрации уголовного производства, поскольку перекрытие трассы международного значения на длительный период — это грубое нарушение закона. Были внесены сведения в ЕРДР (Реестр досудебных расследований).
Старшим группы, процессуальным руководителем я назначил себя, так как коллектив был молодой — кто-то работал полгода, кто-то год. По этому делу расследование проводила милиция, мы осуществляли процессуальное руководство. Были получены доказательства того, что к организации событий причастен один человек, ему было объявлено о подозрении.
Отдельно обращу внимание: никто из тех, кто перекрывал трассу, не был задержан, к этим людям не применялась физическая сила, для них не были созданы какие-то неудобства. Они уехали для проведения мирных собраний в столице Украины.
В дальнейшем я лично поддерживал ходатайство об избрании самой мягкой меры пресечения для этого человека. Она не была связана с лишением свободы — обязательство не выезжать из Львова или области. Когда было проведено расследование, выяснилось, что в его действиях отсутствует состав преступления, и уголовное производство было закрыто. То есть этот человек не был привлечен к уголовной ответственности.
Поднимают вопросы о вашем имущественном положении, о том, что принадлежит вашим родственникам. Как прокомментируете это?
— Все имущество, которое у меня в собственности и которым я пользуюсь, указано в моей декларации, как и имущество моих родственников. Если речь идет о жене — это имущество, которое она приобрела до момента вступления со мной в брак. Это одна четвертая часть приватизированной квартиры. Также есть имущество, которое купили для нее родители, когда она еще училась в учебном заведении.
У моей матери есть однокомнатная квартира, в которой жили мои родители, выросли мы с сестрой. Это целых 24 кв. м. Эта квартира находится в здании, имеющем историческую ценность, когда-то в нем была маленькая железнодорожная станция. Если будет возможность и заинтересованность со стороны журналистов, я специально сделаю экскурсию, чтобы показать этот дом.