Корреспондент: Страстный суд. Интервью Алана Дершовица, адвоката Леонида Кучмы
До недавнего времени Виктор Пинчук, миллиардер и меценат, привозил в Киев знаменитых музыкантов и художников. Но когда Генпрокуратура 21 марта этого года открыла дело против экс-президента Леонида Кучмы, он изменил традиции и привез на столичные холмы звезду из другой сферы - легендарного американского адвоката Алана Дершовица.
Дершовиц известен не столько тем, что является профессором Гарвардской школы права, сколько своими клиентами. Среди них экс-премьер Израиля Ариэль Шарон, бывший американский президент Билл Клинтон, скандальная легенда бокса Майкл Тайсон. Теперь на его плечи легла задача доказать, что Кучму нельзя обвинять в причастности к гибели журналиста Георгия Гонгадзе. Кучме, тестю Пинчука, инкриминируют превышение служебных полномочий, приведших к гибели Гонгадзе.
В успешность своей миссии Дершовиц верит безоговорочно, считая, что основывать обвинения на так называемых пленках экс-майора Николая Мельниченко ни в коем случае нельзя.
В успешность своей миссии Дершовиц верит безоговорочно, считая, что основывать обвинения на так называемых пленках экс-майора Николая Мельниченко ни в коем случае нельзя. А ничего иного Генпрокуратура предъявить в принципе не может.
В интервью Корреспонденту Дершовиц рассказал о мотивах своего решения защищать Кучму и о том, что никогда не берется за дело только из-за денег. А также вспомнил о своих предках - выходцах из Галичины, - и деле Джулиана Ассанжа, основателя WikiLeaks, адвокаты которого консультируются с Дершовицем.
- Вы говорили, что в своей деятельности руководствуетесь правилами: "никогда не верь полиции и прокурору", "никогда не верь журналистам", "никогда не верь своему клиенту". Леониду Кучме Вы тоже не верите?
- Тут вопрос не в личных переживаниях - верю я или не верю. Я ведь не судья, а адвокат, поэтому всегда смотрю на факты. Мое отношение к делу лежит в плоскости науки и доказательств. Я верю в верховенство права, а не людей.
Я встречался с Леонидом Кучмой, мы долго говорили. Он мне нравится, я ему верю, но я не собираюсь полагаться на эмоции, а смотрю на доказательства.
- Вы также говорили, что к Вам идут в последнюю очередь, "когда дело действительно пахнет керосином". У Кучмы настолько плохи дела?
- Тут важно понять логику действий человека, которого подозревают в убийстве. Ведь для Кучмы это личная трагедия и угроза, поэтому он старается найти лучшего юриста, чтобы защитить себя. Сейчас и бывший премьер-министр Юлия Тимошенко наняла американского юриста, а ведь ее обвиняют только в коррупции.
Если тебя обвиняют в убийстве, это почти так же, как если у тебя подозревают рак: ты идешь к лучшему врачу в надежде опровергнуть диагноз или исцелиться. Вы, конечно, слышали о Врачах без границ [неправительственной организации, которая помогает пострадавшим по всему миру]. Так вот, я становлюсь частью нового феномена - Адвокаты без границ. Мои коллеги сейчас вовлечены в различные процессы по всему миру. И это очень хороший тренд, ведь он предусматривает верховенство права во всем мире. Это означает, что страны, которые все еще находятся на своем пути к демократии, должны иметь стандарты такие же, как и те страны, где демократические принципы уже давно укоренились.
- Но украинская судебная система слишком коррумпирована. Есть ли у Вас опасения, что в связи с этим Вам будет сложнее защищать своего клиента?
- У меня есть опасения относительно работы судебных систем во всем мире, в том числе и в США. Я написал резонансную книгу, которая критиковала верховный суд США за его решение в процессе Джордж Буш-младший против Альберта Гора, которое позволило Бушу стать президентом. Я считаю, что это был пример предубеждения со стороны суда относительно демократов и в пользу республиканцев. Поэтому я сейчас готов критиковать судебную систему любой страны. Но я еще не сформировал своего мнения относительно украинской системы, я ее пока изучаю.
- Кто именно - Виктор Пинчук, миллиардер и зять Кучмы, или сам экс-президент обратились к Вам за помощью?
- Решение принимал Леонид Кучма. И, думаю, потому, что у меня большой опыт в делах, где обвинение базировалось на наличии записи, а защита - на научном подходе. Мы провели немало времени, обсуждая дело. Я задавал ему много вопросов, и он принял мой подход и видение защиты.
- Вы сразу согласились?
- Да. Около 30 лет назад я попал в ситуацию, когда меня попытались оклеветать, подделав диктофонную запись со мной. Поэтому с того момента такие дела мне очень интересны. Тогда доказать фальсификацию было легко, ведь запись была сделана на пленку. С появлением цифровых диктофонов сделать это стало сложно. Сегодня нет технологии, которая бы определила, были вмешательства в запись или нет.
Что касается дела экс-президента, то вопросов много. К примеру, мы даже не знаем, кто на самом деле вел записи. Мы не знаем, оригиналы ли это, у нас нет и звукозаписывающего устройства [с помощью которого делалась запись]. Мы не знаем, у кого за эти десять лет еще побывали записи. Зато известно, что [Николай] Мельниченко пытался продать их. Есть большая разница в качестве записи в разных частях, она очень плоха там, где речь идет об убийстве. Ответы на все эти вопросы меня очень интересуют.
Я искреннее сочувствую семье журналиста, я сам наполовину журналист, много пишу для The New York Times и The Wall Street Journal, юридически помогаю журналистам. Но в этом деле сейчас две жертвы - Георгий Гонгадзе и его семья, а также Леонид Кучма.
- Могли бы Вы уточнить, на самом ли деле главная доказательная база ГПУ строится лишь на записях Мельниченко? Действительно ли ГПУ сейчас признала их подлинность?
- Ситуация непростая. Есть два события - закрытие дела ГПУ 10 сентября 2010 года в связи с признанием пленок неоригинальными и [нынешнее] возобновление дела. Но за это время закон не изменился, записи не изменились, наука не изменилась, свидетелей не добавилось. Поменялось лишь отношение прокуратуры к этому делу - она вдруг решила, что пленки подлинные. Для этого ГПУ нашла экспертов, которые пришли к тем заключениям, которые ей были нужны. И это не верховенство права, это воля людей. В демократическом обществе закон так не работает.
Чтобы доказать нашу правоту, все, что нам нужно, - это провести научный эксперимент. Это первый и основополагающий закон науки. Мы должны иметь карту памяти, диктофон, которым записывали, восстановить все то, что происходило больше десяти лет назад, а после этого установить являются ли записи подлинными. Но я уверен, что это никто не сможет сделать.
- Тактика защиты будет основываться на том, что пленки нельзя признать подлинными?
- Я бы сказал по-другому: это ГПУ должна доказать, что записи оригинальные. Нам ничего доказывать не надо. И тем не менее мы готовы доказать, что в нынешних условиях научно невозможно идентифицировать и подтвердить их [записей] подлинность.
- Как Вы считаете, почему дело возобновили сейчас?
- Без понятия. Я только знаю, что у следствия не появилось ничего нового в доказательной базе. И нужно спрашивать у политиков, для чего они снова разворошили это дело.
- Часть аналитиков считают, что дело против экс-президента открыли специально, чтобы Кучма через суд отмыл свою репутацию.
- Это очень спекулятивное утверждение.
- Сейчас Вы защищаете Джулиана Ассанжа, основателя WikiLeaks. Британский суд принял решение выдать его Швеции, не исключено, что оттуда его экстрадируют в США. В Штатах Ассанжа могут обвинить в подстрекательстве к предательству Брэдли Мэннинга, военнослужащего армии США, которого обвинили в раскрытии большого объема секретных документов и передаче их WikiLeaks. Каковы перспективы этого дела?
- В этом деле я пока только советник. Его [Ассанжа] британские адвокаты попросили меня проконсультировать их относительно перспектив дела в США.
- Какова вероятность того, что в США Ассанжу предъявят обвинение?
- Это невозможно предугадать, но пока у них нет доказательств, что основатель WikiLeaks нарушил законы США. Они стараются надавить на Мэннинга, чтобы он дал показания против Ассанжа. Но, по моей информации, Мэннинг держится.
- У Вас яркий послужной список. Какое дело было для Вас самым сложным и интересным?
- Наверное, одной из самых интересных была защита советского диссидента Натана Щаранского [правозащитника, в марте 1977 года арестованного в СССР по обвинению в измене родине и антисоветской агитации], который на тот момент находился в тюрьме. Мы организовали обмен заключенными между Израилем и СССР. Так Щаранский попал в Израиль и затем стал там министром.
Знаете, один итальянский журнал написал, что у меня самая интересная практика на планете. Не знаю, насколько это правда, но мне очень повезло - у меня всегда интересные дела. Каждую неделю я получаю сотни запросов [на ведение дел], но могу взять и беру только несколько в год, и самые резонансные.
Я осознаю, что многого достиг, особенно учитывая тот факт, что мои бабушка и дедушка приехали в США из Галичины без гроша за душой. Мне повезло, что через два поколения я стал юристом. Когда я летел на самолете в Украину, то думал о том, что мои родные даже не могли себе представить, что бывший президент этой страны попросит меня защищать его в суде, и у меня на глазах наворачивались слезы.
- В английском языке разница между словами "адвокат" (lawyer, "лоер") и "лжец" (liar, "лаер") - в одном звуке. В реальной жизни разница так же невелика?
- Как адвокат я никогда не лгал, не говорил, что, к примеру, мой клиент невиновен, если он был виновен. Я всегда руководствовался доказательствами. Этому я учу своих студентов. Для меня юрист и священник - очень похожие профессии: мы не можем говорить то, о чем нам поведал клиент, и врать.
- В этом и заключается секрет Вашего успеха?
- Я думаю, что секрет моего успеха в том, что я всегда основывался на научном обосновании доказательств. Еще я полностью поглощен тем делом, которым занимаюсь. Но никто не идеален, и у меня были неудачи. Даже закон совершает ошибки, и моя задача сократить их число.
- Какое из своих дел Вы считаете главной ошибкой?
- Дело Майка Тайсона [боксера, которого в июле 1991-го обвинили в изнасиловании 18-летней Дезире Вашингтон, а позже осудили]. Мы не должны были браться за это дело. Я не думаю, что он был виновен, но в [американском штате] Индиане очень коррумпированная судебная система, и он стал ее жертвой. И это ужасно. И я до сих пор переживаю из-за этого.
***
Этот материал опубликован в №14 журнала Корреспондент от 15 апреля 2011 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент запрещена.
